Три жизни и одна смерть

Звезда французского радио обещает рассказать слушателям четыре истории, «которые знает каждый, но в которые никто не верит». В самом деле, попробуй поверь в басню о незнакомце, заманивающем мужчину в зачарованную квартиру, чтобы занять его место в семье. Или о профессоре Сорбонны, который решил стать попрошайкой — и обрёл ещё больший успех, чем прежде. А как насчёт притчи о дворецком, который пускается в игры разума с молодой парой, унаследовавшей его вместе с роскошным поместьем? И это не говоря уже о грандиозной пляске смерти, анонсированной в названии фильма-хамелеона.

Во второй половине 1990-х Рауль Руис, уже окончательно закрепившись в статусе классика, получил возможность снимать кино с настоящими звёздами — от Катрин Денёв до Джона Малковича. В «Трёх жизнях...» сыграл свою предпоследнюю — и феноменальную — роль Марчелло Мастроянни. Точнее, даже четыре роли. Новеллы, составляющие картину, идеально иллюстрируют подход Руиса к накопленному человечеством богатству историй и сюжетов этой почти борхесовской вселенной вымысла. Актёры один за другим примеряют образы разных персонажей, не связанные друг с другом события обретают созвучие, а все те маски, которые каждый из нас носит на протяжении жизни, вдруг сходятся в фантасмагорическом театре бытия.

Фильм-номинант на «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля (1996).

Показ в рамках специальной кинопрограммы «Рауль!». Билет бесплатный, требуется регистрация.

О программе «Рауль!»

Тайный классик кино ХХ века в фокусе новой ретроспективной кинопрограммы «ГЭС-2».

Один из самых канонических возгласов в истории кино ежегодно звучит во время Каннского фестиваля. Вот уже несколько десятилетий тишину ждущего очередной премьеры кинозала почти гарантированно взрывает восклицание «Рауль!» — каждый раз из разных уст, в разной интонации, но обязательно с нотой надрыва, то триумфального, то скептического. Нет единого мнения о том, к какому именно Раулю был впервые обращён этот крик, — но традиция живёт и вот уже много лет добавляет каннским сеансам ноту сюрреализма.

Это ситуативное вторжение абсурда в пафосную фестивальную атмосферу наверняка ценил, возможно, самый интересный из всех Раулей в истории кино — чилийский режиссёр-сюрреалист Рауль Руис, фильмы которого неоднократно участвовали в конкурсе Канн (пусть франкофонной транскрипции Raoul он и предпочитал испанское Raul). Насколько странен традиционный возглас «Рауль!», настолько же парадоксальна фигура Руиса и место его самого и его фильмов в кинематографическом каноне.

Руис родился в Чили в 1941 году и уже со своим первым полнометражным фильмом, сатирическим развенчанием буржуазии «Три грустных тигра», выиграл «Золотого леопарда» в Locarno-1968. Спустя пять лет, за которые он успеет в своих картинах иронически раскритиковать как правых, так и левых, режиссёр, как и многие его соотечественники, покинет родину после военного переворота, чтобы осесть в Париже. В следующие четыре десятилетия он будет одним из самых плодовитых и изобретательных режиссёров мирового кино, способным, по его собственным словам, снимать «хоть за 10 тысяч долларов, хотя за 10 миллионов», в каждой новой работе ставя под вопрос устойчивость канонов кино и границ самой реальности.

В самом деле, одним из ключевых лейтмотивов большинства фильмов Руиса оказывается нестабильность. В его работах, кажется, сам экранный мир подчиняется тем играм разума и воображения, тем путешествиям по территориям вымысла и памяти, в которые так часто пускаются его герои. Здесь становится возможным появление одной и той же актрисы в ролях адвоката и жертвы убийства. История, рассказываемая персонажем, оказывается правдоподобнее, чем реальность, в которой он существует. Пространство, неотличимое от обыденного, вдруг превращается в поле для экспериментов, в которых сквозит логика не столько яви, сколько сна.

Из множества других сюрреалистов от кино, а также режиссёров, прицельно работающих с вязкой, противоречивой материей сна, Руиса выделяет видимый классицистический подход как к нарративу, так и к мизансцене. Они кажутся линейными, цельными и упорядоченными, пока вдруг не начинают подспудно давать о себе знать параллельные миры, проявляясь то через движение камеры, то через цветовую гамму, то через неакцентированный жест. Ощущение странности, противоречивости и неестественности происходящего нагнетается, но никогда не обрушивается на зрителя, предпочитая затягивать его в воронку нестабильности, нереальности, сновидения.

В этом смысле именно Руис кажется тем недостающим звеном кинематографического канона, которое связывает Луиса Бунюэля с, например, Дэвидом Линчем, представляя при этом новый пример сюрреализма в кино, не имеющий ни прямых аналогов, ни очевидных последователей, бесконечно лукавый и игривый, но раз за разом вскрывающий, обнажающий природу сложных тайн человеческого бытия. Этот потенциал Руис мог обнаружить в положительно любом материале, будь то документальные свидетельства турбулентных лет чилийской политики, шедевр Марселя Пруста или подражающая кино категории «Б» притча об обращении буржуа в каннибалов.

Корпус работ Руиса, включающий более ста фильмов, а также инсталляции, видео-арт, театральные постановки и книги, как художественные, так и теоретические, представляет собой территорию насколько разнообразную, настолько и необъятную. Тем парадоксальнее, что по сравнению с многими другими большими режиссёрами ХХ и ХХI веков скончавшийся в 2011-м чилиец остаётся в известной степени недооткрытым, недоисследованным и недоосмысленным — в том числе и в России. Программа его фильмов в «ГЭС-2» предлагает исправить эту ситуацию — и ответить на вечное каннское «Рауль!» однозначным и уверенным «Руис!».