5 апреля 2017 года
Евгений Гришковец рассказал vibirai.ru, почему у него нет электронной почты, он смотрит телевизор 15 минут в день и почему люди так часто женятся.
— В одном из своих интервью вы сказали: «Сейчас не время великих». Чье сейчас время?
— Условно говоря, мы сейчас понимаем отчетливо, что в ближайшее время мы на Марс не полетим, и даже на Луну не полетим, сколько бы об этом не говорилось. При том, что и полет на Луну уже будет вторичен. Если во времена 60-х, 70-х годов мы верили, что человечество вот-вот полетит на Марс и дальше, то сейчас даже молодые ребята понимают, что они не доживут до этого полета (улыбается). Не время великих свершений.
Время чего? Время без времени. Время между эпохами, когда любая попытка величия выглядит как страшная или смешная карикатура. Тот, кто пытается быть великим, выглядит идиотом или пугалом. Тот, кто называет себя звездой, — смешон. Великие поуходили или доживают свой срок. Майкла Джексона в ближайшее время не будет, ни Элвиса Пресли, ни The Beatles в ближайшее время не будет.
— А великие политики будут?
— Никогда не анализирую политику. Я был в Москве 26 марта и видел, что происходило. Все было перекрыто. Летал вертолет над Пушкинской площадью, и вся Тверская была заполнена полицией, ОМОНом. Митингующих, по-моему, было меньше, чем милиции. И что бы ни говорили, само наличие такого количества милиции говорит о том, что власти относятся к этому серьезно и опасаются. Если они опасаются, значит, они понимают, что не так все гладко. И чувствуют как-то свою вину.
— К чему-то, на ваш взгляд, это приведет?
— Не знаю. Герой Навальный, к сожалению, не тянет на романтического героя, вот и все, вот в этом вся беда. Люди часто мне говорят: «Как это вы на сцене говорите... Я же тоже так думаю. И вот это я в детстве помнил, но потом как-то забыл!». А я отвечаю, что есть разделение труда: вы лечите, строите, учите, занимаетесь бизнесом. А я пишу, выражаю за вас ваши мысли и за вас же помню ваши детство, юность, выражаю эпоху. И вот мне нужен политик, с которым бы я смог соотносить свою гражданскую позицию, и чьи уста говорили бы мое мнение. Я такого политика не вижу.
— Вы много ездите по стране, общаетесь с разными людьми. Какие у них настроения? О чем говорят?
— Люди очень не хотят говорить о политико-экономической ситуации.. Даже не хотят говорить про Украину. Хотят радости, веселья и разговоров о чем-то житейском и насущном. В стране определенно апатия. Если люди ещё лет пять назад пребывали в тревожном состоянии и боялись экономических потрясений, то сейчас они к ним готовы. Они устали жить в страхе. Все люди хотят жить, когда живут.
Что важно, люди всерьез сейчас говорят фразу «только бы не было войны». Я никогда не думал, что доживу до того, что фраза, которая в молодости казалась демагогической, станет насущной и наполненной подлинным содержанием.
— Лет пять назад вы сказали, что отказались от соцсетей. Не вернулись? Вроде есть ваш аккаунт в инстаграме.
— В инстаграме не я. Там вообще неизвестный мне человек. Это частная инициатива. А что я могу ему сделать? Позвонить... Да я даже не могу ему позвонить!
Я живу без компьютера. Я не вхожу в интернет вообще. Пользуюсь мессенджером, но только в качестве бесплатного телефона. У меня нет адреса электронной почты, я даже от этого отказался. И у меня стало намного больше свободного времени.
— Где вы узнаете новости?
— По телевизору. 15 минут в день и все. Зачем мне еще? Да, по телевизору может быть неправда. И там большая часть неправда. Но факт остается фактом. Факт ведь вообще ничего не значит. Значит только то, как ты к нему относишься. Включаю телевизор, пусть даже «Первый» канал, смотрю, что есть такой факт. По поводу этого факта в новостях высказывается государственная точка зрения. Там говорят: «Вот негодяи взорвали то-то и то-то», — я понимаю, что моему государству данный факт неприятен, и знаю, что произошло. Этого достаточно. Мне не нужно залезать в интернет и узнавать ещё тысячу мнений по этому поводу.
Евгений Гришковец в моноспектакле «Шепот сердца»
— Сегодня в интернете люди знакомятся, складываются семьи. По-вашему, это вообще серьезно?
— Это довольно серьезная проблема (смеется). Из интернета дети не рождаются. Я уже это говорил, но повторю ещё раз: человечество пока не справится с интернетом. Человечеству свойственно что-то обожествлять. Люди никак не могут понять одну простую вещь: интернет — это только инструмент. Прекрасный, чудесный инструмент.
По-настоящему человечество живет с интернетом 20 лет. И пока относится к нему, как к золотому тельцу. Молятся на него. Но придет время, когда люди массово будут уходить из него.
Потому что в интернете невозможно сходить в баню, выпить водки с друзьями, порыбачить, посидеть у костра у реки. Можно влюбляться, иметь серьезные страсти, но в интернете невозможно зачать ребенка.
Могут придумать и это (улыбается): каким-то образом передать материалы для зачатия, но это будет уже такая чушь. Первыми из интернета будут уходить передовые люди, которые когда-то первыми в него ушли. Но это произойдет нескоро. Людям нужно с этим пожить. И потихонечку человечество поймет, что настоящая жизнь интереснее.
— Ваши дети не сидят у компьютера?
— Интернетом они пользуются по часам. Как раньше мы смотрели телевизор, как раньше мы ходили в библиотеку, как сейчас люди занимаются спортом. Я же не демонизирую интернет, я делаю так, чтобы у них вырабатывалось отношение к интернету не как к подлинной жизни, а как к инструменту. Двух-трех часов в день достаточно.Отчасти это работа, отчасти — удовольствие. Невозможно же разрешить сыну целый день играть в футбол или смотреть мультфильмы.
— Отношения между мужчиной и женщиной изменились за последние 10-20 лет?
— Да. Не думаю, что за последние 20 лет сильно изменились отношения между мужчиной и женщиной в Европе. А вот в России изменения произошли существенные. Раньше (и я не говорю, что это хорошо) люди женились и выходили замуж в более раннем возрасте. Развод был огромным событием, это осуждалось в рабочем коллективе и так далее. И очень часто семьи держались просто из-за этого: людям и не надо друг с другом жить, а они живут.
Сейчас другая крайности: слишком легко встречаются, слишком легко расстаются. Я знаю много моих сверстников, у которых третий-четвертый брак. Раньше человек получал квартиру раз и навсегда. И если разводились, деление этой квартиры было чем-то таким чудовищным, таким сложным! Люди держались за совместно нажитое имущество, заработанное невероятным трудом! Сейчас... да, квартира — дорогостоящая покупка, но разделить её в случае развода возможно.
И общество было более целомудренно. Пуританства было полно.
Сейчас демагогии много, а пуританства поменьше. Но любовь осталась любовью.
Если она случилась, люди создают семьи, рожают детей и придерживаются норм. И я таких людей знаю, они сегодня придут на мои спектакли.
— К вам ходят семьями?
— На мои спектакли ходят нормальные люди! Мои спектакли, мои книги они для тех людей, которые как раз держатся за нормальные отношения между мужчиной и женщиной. Хотя знаете, я могу сказать, что знаю пары мужчины и мужчины, женщины и женщины, в которых тоже подлинная любовь.
— Нормальные люди — то есть...?
— Те, которые ценят дружбу, ходят на работу. Меня не интересуют люди, которым все уже пресытилось, от количества недвижимости, которую они сдают в аренду, нет причин заниматься делами. Они постоянно куда-то едут: где-то кататься на лыжах, где-то нырять с аквалангом, где-то совершать гастрономические туры, чтобы проехать по ресторанам с «мишленовскими» звездами и там что-нибудь сожрать. Я не могу на них смотреть. Меня тошнит от тех, кто бездельничает.
— В Челябинске таких бездельников называют «кайфушниками».
— (улыбается) Они меня вообще не волнуют. Богатство требует ответственности. На богатом человеке ответственность за то, чтобы его деньги не вызывали у людей - точно таких же, как он, по природе — социального гнева, отвращения. А вот эти «кайфушники» местного разлива как раз делают все, чтобы к ним относились с отвращением.
— Современный настоящий мужчина — это кто?
— Мужчина после 30 лет уж точно определяется тем, что он делает. Он обязательно должен быть профессионалом. По возможности, настоящий мужчина — семьянин, отец хотя бы нескольких детей.
— А современный театр — он какой?
— Сегодняшнее состояние театра мне трудно оценивать - я его недостаточно хорошо знаю. Современный театр должен быть современным. Если в театре ставится античная пьеса, чеховская или пьеса Шекспира — это уже все равно не современный театр. Как бы лихо это ни ставил режиссер, что бы он ни выдумывал в постановке.
Пьеса, которая отправляет нас во времена античных героев, рассказывает что-то фантастическое или про времена Екатерины II — это тоже не современный театр. Современный театр — на сцене играют современники зрителей. И такой театр сложнее всего делать, потому что те, кто купили билеты и пришли в театр, очень хорошо знают, как они сами живут. Они вряд ли знают, как жили шекспировские герои, даже чеховские. Про себя они знают. Поэтому современную постановку каждый зритель может оценить с точки зрения жизненной достоверности: правда или неправда, верю или не верю. Поэтому постановок по современным пьесам мало. Даже спектакли по Вампилову уже не современны.
— Литература тоже должна быть о сегодняшнем дне, чтобы называться современной?
— Полагаю, да. С этим может не согласиться прекрасный автор Борис Акунин (улыбается). Но тем не менее. Он хоть и пишет сегодня, но это не современная литература. Его герои говорят на каком-то таком языке, на котором современные люди не разговаривают. Можно много и долго рассуждать теоретизировать на эту тему. Можете сколько угодно снимать фильм «Викинг» — это не будет современным кино. Вот.
Беседовала Наталия Хомякова